Фанфик "Сигареты"

30.07.2011 в 18:30

К человеку с топором обращаются на вы

— Не понял...
— Sei un idioto completo, — не смущаясь созвучием итальянского с английским, комментирует учёный. — Экзорцист, вас просят, чтобы вы активировали свою Невинность и нанесли подопытному неглубокую рану, желательно в плечо или грудь. Достаточно рассечь кожу и верхний слой мышц, capisci?
Канда, сузив глаза, внимательно вглядывается в лицо Росси, ожидая увидеть там явные признаки психического заболевания. Потому что иначе, чем острым душевным расстройством, его приказ объяснить нельзя.
— Вот Ной, — голос итальянца подрагивает от злости, как дрожит и палец, указывающий на Тики, с интересом наблюдающего за дискуссией, — идите к нему и чуть-чуть надрежьте ему кожу своим вот этим вот, — палец перемещается в сторону пояса Канды, к Мугену. — Как только я дам вам добро, исполняйте.
— У меня... Муген нестерильный, — угрюмо отвечает экзорцист. — Я ему ещё занесу чего.
— Конечно же, мы обеззаразим ваш меч, — встревает Дзирелли. — Протрём его спиртом...
— С ума сошли! — возмущается Канда. — Вы его ещё прокипятите... Позовите Линали Ли, пусть пнёт его своим Чёрным сапогом. Или Чаоджи Хана, и его хоть целиком в спирте вымачивайте... Ещё могу напомнить, что в Ковчеге после ранения Невинностью этот самый Ной превратился в чудовище, и никто не мог с ним справиться, кроме генерала Кросса. А Кросса сейчас рядом не наблюдается.
Росси сжимает губы так, что они превращаются в две тонкие белые полоски, и разражается гневной речью на итальянском, от которой Канде ни холодно, ни жарко, а вот Дзирелли краснеет, бледнеет и весь как-то съёживается.
— Послушайте, нам необходима ваша помощь, — умоляюще лепечет он, сжав локоть Канды. — Вы же сами понимаете, у нас обстановка строжайшей секретности, и посвящать кого-нибудь постороннего чревато. А вы человек проверенный и надёжный, и ваша Невинность подходит для данного эксперимента как нельзя лучше. И не волнуйтесь, вы же видите, его сущность Ноя совершенно подавлена, вряд ли небольшая рана спровоцирует что-либо подобное тому случаю.
Канда дёргает плечом, освобождая руку, и испускает обычное: "Тч!" Искоса бросает взгляд в сторону Тики. Ной, заметив это, расплывается в злой улыбке.
— Чего ты смущаешься, мальчик? В Японии, помню, ты так старался достать меня своим ножичком, да не получалось. А тут — вот он я, весь перед тобой, мне никак не увернуться. — Он разводит в стороны руки, позванивая цепями, что тянутся от запястий, от стальных колец на них. Эти цепи на него надели ещё вечером, и Канда снова держал Муген у его горла, на этот раз не встречая никакого противодействия, словно Тики смирился уже со своей участью. Экзорцист подозревал, что ручные кандалы являлись скорее не дополнительным средством безопасности, а своеобразным наказанием за утреннюю проделку, однако совсем не возражал против подобного.
Девушка-ассистентка с улыбкой берёт в руки склянку с острым алкогольным запахом и пучок ваты.
Глава итальянской команды вздыхает с облегчением и выходит из помещения, занимая своё обычное место в по другую сторону стеклянной стены.
И хотя Канде всё это претит, и нелепый эксперимент, и требование ранить безоружного врага, как и необходимость дать сумасшедшим учёным надругаться над его драгоценным Мугеном, от которого после подобного непотребства будет какое-то время пахнуть спиртом, но он помнит о просьбе Комуи и со вздохом начинает вытаскивать катану из ножен.
— Давай же, другой возможности ранить меня не будет, — продолжает подначивать Ной.
Канда снова бросает на Тики раздражённый взгляд, намереваясь рявкнуть что-то злое в ответ, но все слова теряются вдруг.
В глазах Ноя совсем не смирение и тоска; они полны злобой и скорым обещанием расплаты за всё, что с ним сделали жалкие, ничтожные люди. Он совсем не потерял надежду на спасение, понимает Канда, напротив, он уверен, что скоро освободится, и тогда...
Ноя нужно убить. Убить немедленно, пока не поздно, пока есть отличная возможность, обязательно, и тогда всё кончится, и можно будет вздохнуть спокойно, а не бояться за себя и остальных. И пусть орут потом на него и Комуи, но все посвящённые будут лишь рады, и, конечно же, так будет лучше для всех.
У экзорциста перехватывает дыхание, когда он осознаёт, как давно и как просто он мог решить все проблемы одним махом.
А потом сердце начинает биться в бешеном ритме, и он выхватывает Муген одним быстрым, еле заметным движением, и делает стремительный шаг к Ною. И почти натыкается на маленького итальянца, загородившего ему дорогу.
— Нет-нет, пожалуй, не стоит вам этого делать, — быстро проговаривает учёный, и на лбу его выступают крупные капли пота. — Я возражаю, сеньор Росси, против эксперимента, нам нужно ещё раз пересмотреть результаты предыдущих опытов, — добавляет он слабым голосом, чуть повернув голову в сторону начальника, — и попробовать что-нибудь другое, а воздействие Невинности оставить напоследок, мы не испробовали ещё весь арсенал средств...
— С дороги, — рычит Канда, но итальянец отрицательно качает головой, и на круглом лице его проявляется неожиданно решительное и бесстрашное выражение. Каким-то образом он почувствовал намерения экзорциста и теперь был готов препятствовать им до последнего.
— Что происходит? — слышится из-за стекла недоуменный голос Росси.
Канда кидает в его сторону короткий взгляд, потом переводит его на неожиданное препятствие. Быстро податься вперёд, левой рукой схватить идиота за ворот белого халата и откинуть в сторону, затем один короткой выпад Мугеном — и Ной мёртв.
На его запястье сжимаются пальцы девушки-помощницы. Она впервые в его присутствии открывает рот и говорит голосом приятным и доброжелательным:
— Пожалуйста, послушайтесь и опустите меч.
Распахиваются двери, и входят двое Воронов-охранников, обычно стоящие снаружи, около входной двери; на этот раз они занимают места по обе стороны от ухмыляющегося Ноя.
Следом за ними появляется главный итальянец в окружении ассистентов и сразу же набрасывается на Дзирелли с обвинениями, в которых Канда улавливает привычное «idioto».
Экзорцист раздражённо вырывает руку, награждая излишне преданную шефу итальянку уничтожающим взглядом. Всё, возможность убить Ноя теперь упущена.
Вдоволь наругавшись со строптивым подчинённым, Росси велит:
— Все свободны. И вас я тоже попрошу выйти, — зло говорит он Канде, указывая на дверь.

URL

30.07.2011 в 18:31

Мэй_Чен

К человеку с топором обращаются на вы

В ушах всё ещё звенит от криков психов-итальянцев, даже когда он покидает Научный отдел и направляется в столовую.
Хотя ему лично ничего сказано не было, но и так уже понятно — он проштрафился, и теперь взбучка от Левелье ждёт не только его, на что, собственно, плевать с большой колокольни, но и Комуи за то, что порекомендовал Канду учёным из Ватикана.
И до Ноя теперь никак не добраться, проклятье...
— Тебе как обычно, Канда? — Джерри мог бы и не задавать этот вопрос, но Канда привычно кивает, берёт поднос и садится за столик.
Он без особой охоты ковыряется в еде, хотя с прошлого вечера ничего не ел. Как же обидно, что ему ещё в начале, неделю назад, не пришла в голову мысль прикончить Ноя, а ведь столько возможностей было! Вчера, например, во время этой суматохи с раствором натрия... А теперь его к Ною не подпустят и на пушечный выстрел. Если идиот Росси сам не понял, что случилось, мелкий итальяшка ему растолкует, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Канда морщит лоб, потому что некий привычный порядок дня нарушен, чего-то не хватает…
Когда он догадывается, то лишь головой качает. Разумеется, после случившегося в лаборатории ни о каких посиделках за чашечкой кофе в обед с итальянцами и речи не шло.
— Джерри, сделай мне кофе покрепче, только без сахара, — злясь сам на себя за проявленную слабость, просит он.

…А вечером того же дня Канда, которого, как и ожидалось, не позвали на вечерние процедуры, связанные с Тики, наблюдает дивную сцену.
В поле его зрения сидит Стручок, обложившийся блюдами с едой, и спокойно ужинает, а пристроившийся рядом конопатый Ворон молча и уныло копошится в своей тарелке с варёными овощами; видимо, он совсем потерял надежду наставить ведущего нездоровый образ жизни экзорциста на путь истинный.
К их столу подходит черноволосая женщина, в которой Канда узнаёт помощницу Росси, и, наклонившись к Стручку, негромко говорит ему что-то. Он поворачивается к ней, замирает с ложкой в руке, быстро кивает, отставляет в сторону тарелку, встаёт и направляется к выходу. Ворон кидается было за ним, но женщина что-то резко говорит ему повелительным тоном, и он понуро возвращается за стол.
Ну-ну, думает Канда, аккуратно складывая палочки для еды на подставку рядом с тарелкой, посмотрим, как вам сработается со Стручком, с его-то принципами и нездоровым стремлением к добру и справедливости. Лишь бы он там чего не накосячил, лишь бы Ной никого не ранил снова, или, не дай Бог, вообще не вырвался бы наружу.
…То ли дневной кофе был слишком ядрёным, то ли беспокойство по поводу Уолкера даёт о себе знать, но Канде совершенно не спится, и он решает выйти подышать свежим воздухом.
И вот же удача – на пути он встречает Уолкера вместе с его второй ватиканской тенью, и вид у Стручка совсем неважный.
И так бледный сам по себе, теперь он белее простыни, а большие серые глаза едва не вылезают из орбит, когда он видит перед собой японца.
— К… Канда, это ужасно! – бормочет он. – Я себе не представлял даже, что… — он косится на Ворона, который встречает его взгляд немым укором, потому что, естественно, ничего ему Уолкер подробно объяснять не собирался. — …Что всё так! Что они способны на подобное… Они заставили меня сделать… сделать ужасную вещь. Это отвратительно!..И всё правда, что ты говорил…
— С чего бы я тебе врал? – мрачно осведомляется Канда и проходит мимо него дальше, очень довольный моральным состоянием Уолкера. Хотя где-то глубоко внутри его колет мысль о том, какое же смятение сейчас творится в душе Стручка, если даже ему подчас нехорошо было от вида покалеченного Ноя.
А на свежем воздухе настроение Канды становится совсем хорошим, он стоит в темноте, опершись о перила, и глядит на оранжевое зарево далеко на горизонте – там находится город, и горят огни уличных фонарей – до тех пор, пока не совершенно не замерзает. Он машинально засовывает руки в карманы плаща, и пальцы правой сразу же наталкиваются на пачку сигарет, которая болтается в его кармане уже почти неделю. Надо выкинуть, брезгливо думает Канда, проходит через террасу к двери, входит в тёплый зал и как-то сразу же забывает о сигаретах.
Сон приходит к нему сразу же, как он ложится, вот только снится опять всякая мерзость.
Он будто бы попадает в плен к Графу и его семейке, и они уничтожают Муген на его глазах и делают его безоружным и беспомощным. После чего его пытают какие-то кошмарные акума, требуя поклясться Ноям в верности. В конце концов, он понимает, что ему никуда не деться, никто его не выручит, никто не спасёт, а за малейшую провинность так больно наказывают, и соглашается им служить, называет их «господами», кланяется им, становится перед ними на колени, а потом по их приказу убивает своих же товарищей, которые пришли спасти его: и Лави, и Мари, и Стручка, и даже учителя Тидолла.
Просыпается Канда за мгновение до того, как в дверь его комнаты стучат. И поначалу не может понять, где он, и куда делись Нои. Потом приходит огромное облегчение от осознания, что это был всего лишь кошмарный сон, а он живой и невредимый, сейчас в Ордене, и тупой Кролик, и Мари, и старый маразматик – все они тоже живы и здоровы.
Но как же надоели эти сны, в которых он слаб и беспомощен перед врагом, когда это кончится?
Стук в дверь, ещё и ещё, тихий, но настойчивый, повторяется и повторяется, и Канда, ёжась от плохого предчувствия, откидывает одеяло, встаёт с кровати и идёт к двери, босыми ногами по холодному каменному полу.

URL

30.07.2011 в 18:31

Мэй_Чен

К человеку с топором обращаются на вы

В ушах всё ещё звенит от криков психов-итальянцев, даже когда он покидает Научный отдел и направляется в столовую.
Хотя ему лично ничего сказано не было, но и так уже понятно — он проштрафился, и теперь взбучка от Левелье ждёт не только его, на что, собственно, плевать с большой колокольни, но и Комуи за то, что порекомендовал Канду учёным из Ватикана.
И до Ноя теперь никак не добраться, проклятье...
— Тебе как обычно, Канда? — Джерри мог бы и не задавать этот вопрос, но Канда привычно кивает, берёт поднос и садится за столик.
Он без особой охоты ковыряется в еде, хотя с прошлого вечера ничего не ел. Как же обидно, что ему ещё в начале, неделю назад, не пришла в голову мысль прикончить Ноя, а ведь столько возможностей было! Вчера, например, во время этой суматохи с раствором натрия... А теперь его к Ною не подпустят и на пушечный выстрел. Если идиот Росси сам не понял, что случилось, мелкий итальяшка ему растолкует, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Канда морщит лоб, потому что некий привычный порядок дня нарушен, чего-то не хватает…
Когда он догадывается, то лишь головой качает. Разумеется, после случившегося в лаборатории ни о каких посиделках за чашечкой кофе в обед с итальянцами и речи не шло.
— Джерри, сделай мне кофе покрепче, только без сахара, — злясь сам на себя за проявленную слабость, просит он.

…А вечером того же дня Канда, которого, как и ожидалось, не позвали на вечерние процедуры, связанные с Тики, наблюдает дивную сцену.
В поле его зрения сидит Стручок, обложившийся блюдами с едой, и спокойно ужинает, а пристроившийся рядом конопатый Ворон молча и уныло копошится в своей тарелке с варёными овощами; видимо, он совсем потерял надежду наставить ведущего нездоровый образ жизни экзорциста на путь истинный.
К их столу подходит черноволосая женщина, в которой Канда узнаёт помощницу Росси, и, наклонившись к Стручку, негромко говорит ему что-то. Он поворачивается к ней, замирает с ложкой в руке, быстро кивает, отставляет в сторону тарелку, встаёт и направляется к выходу. Ворон кидается было за ним, но женщина что-то резко говорит ему повелительным тоном, и он понуро возвращается за стол.
Ну-ну, думает Канда, аккуратно складывая палочки для еды на подставку рядом с тарелкой, посмотрим, как вам сработается со Стручком, с его-то принципами и нездоровым стремлением к добру и справедливости. Лишь бы он там чего не накосячил, лишь бы Ной никого не ранил снова, или, не дай Бог, вообще не вырвался бы наружу.
…То ли дневной кофе был слишком ядрёным, то ли беспокойство по поводу Уолкера даёт о себе знать, но Канде совершенно не спится, и он решает выйти подышать свежим воздухом.
И вот же удача – на пути он встречает Уолкера вместе с его второй ватиканской тенью, и вид у Стручка совсем неважный.
И так бледный сам по себе, теперь он белее простыни, а большие серые глаза едва не вылезают из орбит, когда он видит перед собой японца.
— К… Канда, это ужасно! – бормочет он. – Я себе не представлял даже, что… — он косится на Ворона, который встречает его взгляд немым укором, потому что, естественно, ничего ему Уолкер подробно объяснять не собирался. — …Что всё так! Что они способны на подобное… Они заставили меня сделать… сделать ужасную вещь. Это отвратительно!..И всё правда, что ты говорил…
— С чего бы я тебе врал? – мрачно осведомляется Канда и проходит мимо него дальше, очень довольный моральным состоянием Уолкера. Хотя где-то глубоко внутри его колет мысль о том, какое же смятение сейчас творится в душе Стручка, если даже ему подчас нехорошо было от вида покалеченного Ноя.
А на свежем воздухе настроение Канды становится совсем хорошим, он стоит в темноте, опершись о перила, и глядит на оранжевое зарево далеко на горизонте – там находится город, и горят огни уличных фонарей – до тех пор, пока не совершенно не замерзает. Он машинально засовывает руки в карманы плаща, и пальцы правой сразу же наталкиваются на пачку сигарет, которая болтается в его кармане уже почти неделю. Надо выкинуть, брезгливо думает Канда, проходит через террасу к двери, входит в тёплый зал и как-то сразу же забывает о сигаретах.
Сон приходит к нему сразу же, как он ложится, вот только снится опять всякая мерзость.
Он будто бы попадает в плен к Графу и его семейке, и они уничтожают Муген на его глазах и делают его безоружным и беспомощным. После чего его пытают какие-то кошмарные акума, требуя поклясться Ноям в верности. В конце концов, он понимает, что ему никуда не деться, никто его не выручит, никто не спасёт, а за малейшую провинность так больно наказывают, и соглашается им служить, называет их «господами», кланяется им, становится перед ними на колени, а потом по их приказу убивает своих же товарищей, которые пришли спасти его: и Лави, и Мари, и Стручка, и даже учителя Тидолла.
Просыпается Канда за мгновение до того, как в дверь его комнаты стучат. И поначалу не может понять, где он, и куда делись Нои. Потом приходит огромное облегчение от осознания, что это был всего лишь кошмарный сон, а он живой и невредимый, сейчас в Ордене, и тупой Кролик, и Мари, и старый маразматик – все они тоже живы и здоровы.
Но как же надоели эти сны, в которых он слаб и беспомощен перед врагом, когда это кончится?
Стук в дверь, ещё и ещё, тихий, но настойчивый, повторяется и повторяется, и Канда, ёжась от плохого предчувствия, откидывает одеяло, встаёт с кровати и идёт к двери, босыми ногами по холодному каменному полу.

URL

30.07.2011 в 18:32

Мэй_Чен

К человеку с топором обращаются на вы

Когда его будят, лихорадочно тряся за плечо, и коротко сообщают, что случилось нечто чрезвычайное, он сразу понимает, о чём речь. В прошлый раз его так всполошили, когда Ной пытался бежать и чуть ли не на части порезал молодого Ворона, охранявшего его. Но сейчас всё куда серьёзнее, судя по бледному напряжённому лицу Ривера.
— Левелье вне себя, — сообщает он по дороге, — и он утверждает, что в случившемся виноват наш Канда. Что это из-за него всё случилось, и погибла большая часть итальянцев, а Ной снова чуть не сбежал.
— Что? Как? Ривер, о чём ты? – пусть страшные новости действуют на смотрителя, как холодный душ, но он ещё не конца стряхнул с себя сон и надеется, что просто не понял слова подчинённого. Как будто им можно придать иной смысл.
— О том, что Тики Микк каким-то образом вырвался из своего карцера. Научный Отдел можно наглухо закрыть как снаружи, так и изнутри, сам знаешь. Он заставил учёных закрыть двери прежде, чем отряд Воронов смог пробраться туда, хотя я, возможно, что-то не так понял. И теперь он заперт там, и мы не знаем, сколько ещё живых осталось, и есть ли они вообще. Почти все големы уничтожены. – Голос Ривера сух и монотонен, как будто он читает вслух газету, и от тона его Комуи прошибает холодный пот.
— Но как? За происходящим в лаборатории же всё время следят, и никто не поднял тревогу?
— Кое-кто увлёкся празднованием Рождества, — отвечает Ривер, пряча за спокойным тоном все свои соображения насчёт нерадивых наблюдателей. – Потому Ной и успел добраться до главной лаборатории с её пультом управления, прежде чем они увидели, что творится в лаборатории.
— А… Канда? Что с Кандой?
— Спроси у него сам, — угрюмо отвечает Ривер и открывает дверь, пропуская Ли вперёд.
В помещении для наблюдения за лабораториями и всем Научным отделом темно, единственным источником света явлются горящие экраны; они синеватым светом освещают лица, треща полосками помех.
— Полюбуйтесь, — раздражённо говорит сидящий в кресле Левелье вместо приветствия, указывая на единственный экран, показывающий изображение.
Вокруг полно людей, но Комуи не видит их, не видит никого, кроме светлого прямоугольника с зернистым изображением.
Смотритель шарит рядом с собой, находит спинку стула и притягивает к себе. Садится, почти падает на стул, не отрывая взгляда от экрана, с которого ему белозубо улыбается Тики Микк.
Он совершенно обнажён, и серая гладкая кожа туго обтягивает худое тело, на котором, однако, совсем не видно следов опытов. И зубы все на месте, и большой палец правой руки, потому что этой рукой он довольно твёрдо сжимает – сердце Ли останавливается на мгновение – катану экзорциста. В левой руке Ной тоже держит что-то небольшое, похожее на сигару, но хорошо рассмотреть не получается, потому что изображение нечёткое и скачет. Маленький голем висит под потолком, почти в самом углу, и отчаянно машет крылышками, пытаясь избежать участи остальных, уничтоженных Ноем.
— Вы… Что вы сделали с Кандой? – слова вырываются из Комуи раньше, чем он осознаёт, что спросил.
Тики улыбается ещё шире, приветливо машет в камеру катаной.
— Что я сделал? То, что и подобало; чего он, да и все остальные здесь заслуживали за содеянное, – он смеётся приятным низким смехом. – Думаете, вам всё позволено? А по-моему, кое-кто перешёл границы.
— Ты не выйдешь отсюда, — резко говорит Левелье. – У входа сейчас находятся несколько Воронов и экзорцистов, мимо которых тебе не удастся пройти. Сдавайся.
— Чтобы вы опять могли во мне ковыряться? – Тики качает головой, словно поражаясь наивности собеседника. – Да, я не могу пройти через эти стены со значками, сила ещё не вернулась полностью. И Тизами пока не могу пользоваться, приходится вот этим, — он снова показывает катану. — Но у меня есть заложники, и если вы каким-то образом захотите войти – вам их не жаль?
— Я не вижу заложников своими глазами, — сухо отвечает Левелье. – Кто поручится, что они до сих пор живы? Кроме того, это люди всегда были готовы пожертвовать собой ради нашей победы, как и любой из нас. Ты не сможешь выбраться отсюда.
Тики пожимает плечами, как бы говоря: «посмотрим».
— Инспектор Левелье… — потрясённо шепчет кто-то сзади Комуи. – Но люди, что остались там…
— У нас нет никаких доказательств, что они ещё живы, — чеканит инспектор. – А если Ною удастся выбраться наружу, погибнет ещё немало народу. Поэтому я приказываю, чтобы вы открыли проход как можно скорее.
Комуи закрывает лицо рукой. Конечно же, он знал, что чем-нибудь подобным всё закончится, но это всё равно страшно…
— Можете не спешить, и вообще не стараться, — лениво сообщает Тики, поглядывая золотистыми глазами на невидимых ему собеседников. – За мной скоро придут, поэтому позаботьтесь лучше о своей безопасности. Хотя это тоже напрасно, разумеется.
— Придут? К нам придут Нои? На нас опять нападут? Нас убьют?
Встревоженные, паникующие голоса вокруг обрываются, когда Ной добавляет:
— И на вашем месте я всё же побеспокоился бы о заложниках. Видите ли, я так давно не ел.
Он поднимает левую руку, и Комуи понимает, что в ней зажата совсем не сигара, а человеческий палец.
Этот палец Тики долго и с удовольствием выламывал у орущего от боли и ужаса главы научного отдела Росси, с недовольным лицом комментируя его вопли:
— Хватит надрываться. Я же не вёл себя так безобразно, когда вы отрезали мне палец?
Ной держит это перед собой какое-то время, чтобы все рассмотрели, а потом подносит ко рту, медленно смыкает зубы и откусывает небольшой кусочек плоти.
— И вам приятного аппетита, господа, — добавляет Тики молчаливому голему, прожевав и проглотив. – Не рыба, конечно, но выбирать не приходится. Ах, да! Сегодня, говорят, Рождество? С чем вас и поздравляю. А мне, пожалуй, уже пора.
Босыми ногами по холодному полу, ёжась от нехорошего предчувствия, он идёт к двери. Стучат тихо и настойчиво, и Канда, чувствуя одновременно раздражение и благодарность к разбудившему его от кошмарного сна, распахивает её рывком. Долго и недоумённо смотрит на маленького итальянца, который, в свою очередь, тоскливо глядит на него водянистыми светлыми глазами.
— Чего надо? – спрашивает он прямо, опираясь одной рукой о дверной косяк и убирая волосы с лица другой.
— Вы нужны нам в лаборатории, — изучая каменный рисунок у своих ног, невнятно произносит учёный.
— А? Что ты сказал? – оживившись, переспрашивает экзорцист. – А зачем ты меня будишь, иди к Стручку...э, Уолкеру, он у вас теперь главный помощник.
Итальянец мнётся, переступает с ноги на ногу, наконец, решившись, тихо просит:
— Сеньор Канда, вы очень нужны нам сейчас. Подопытному плохо, и мой начальник требует, чтобы мы осмотрели его. Он очень сердит и говорит, что не стоит дожидаться, пока придёт экзорцист, и чтобы мы заходили так, без защиты. Я еле уговорил его подождать, пока не приведу вас.
Канда качает головой.
— Я ещё раз тебя спрашиваю, почему ты не позвал Уолкера вместо меня?
Ответ едва слышен.
— …Сеньор Росси против этого мальчика.
— Да ну? – ухмыляется экзорцист. – И чем же он вам не угодил? Разрыдался прямо перед Ноем? Или сразу упал в обморок?
Полные губы учёного против воли растягиваются в улыбку; он с трудом справляется с собой, зачем-то поправляет очки и нехотя подтверждает:
— В общем-то, да. Он был в таком потрясении, когда увидел подопытного… И нам с трудом удалось убедить его нанести ему небольшую рану его Невинностью, тем более что внешне никаких следов не осталось. Но потом мальчика стошнило прямо на пол, и сеньор Росси был просто в бешенстве. А ещё подопытный… Он много чего успел сказать мальчику… И наш superiore теперь просто вне себя… Я не стал бы вас звать, я был против, но больше некого, разве что Вороны…
— Зови Стручка, раз ты против, — отрезает Канда и захлопывает дверь перед носом итальянца.
Тот стоит, моргая, не понимая, воспринимать ли закрытую дверь как прямой отказ, и что делать теперь. Откровенно говоря, ему совсем не хочется тревожить слишком добросердечного Аллена Уолкера. Мальчик так переживал, когда увидел, в каком состоянии находится пленник, так плакал, и от мысли, что ему придётся второй раз стать свидетелем подобной сцены, Дзирелли бросает в дрожь. А злой и неуравновешенный юноша-азиат чуть не убил на его глазах образец исследований, и кто из этих двоих экзорцистов хуже, он затруднился бы сказать.
Дверь снова распахивается, и Канда, полностью одетый, с Мугеном на поясе, выходит в коридор.
— Идём, — бросает он.

URL

30.07.2011 в 18:32

Мэй_Чен

К человеку с топором обращаются на вы

— …Вы понимаете, что попавший к нам в руки образец бесценен? Мы потратили много времени, занимаясь исследованиями, и почти приблизились к разгадке Семьи Ноя. Но при этом все подвергаемся опасности ежедневно, работаем круглыми сутками… Я не смогу на это Рождество вернуться домой, потому что занят здесь!.. Вам повезло, что сеньор Росси не понял, что именно вы пытались сделать, а я не стал ему объяснять!.. В конце концов, наш предыдущий помощник был покалечен лишь потому, что всеми силами старался задержать подопытного. Не убить, понимаете, а задержать! А вы со своей ужасной выходкой всё портите, делаете напрасной его жертву!..
— Заткнись уже, — раздражённо прерывает Канда.
— Извините?..
— Надоело тебя слушать, — напрямую говорит экзорцист.
— Но... Но!..
— Хватит уже. Всё, я не трону твоего Ноя. Охота Муген об него пачкать как будто…
— Я не верю вам, — шепчет итальянец, потому что они уже подошли к дверям в Научный Отдел, и их тщательно проверяют Вороны-привратники.
— Твоё дело, — вполголоса отвечает Канда. – Ещё что-нибудь скажешь – и иди зови Стручка, пусть он у снова истерит в вашей лаборатории, а я пошёл спать дальше.

…Тики лежит на своём жестком ложе, на левом боку, свернувшись по-детски в клубочек. Его бьёт безостановочная дрожь, и, когда девушка-ассистент кладёт руку ему на плечо, Ной никак не реагирует на это. Глаза его закрыты, лицо болезненно бледное.
— Если с ним это началось после того, как его ранил Стручок, то здесь стоит быть осторожнее, — предупреждает Канда, не сводя взгляда с Тики. – Значит, Ной внутри него не подавлен, и в любой момент выйдет наружу. Позовите сюда Воронов и усильте охрану, потому что вырвется – никому мало не покажется.
— Вы излишне драматизируете, — бормочет под нос маленький итальянец, осторожно приподнимая за запястье правую руку Тики. – Ножницы, пожалуйста… Мы полагаем, что этому есть куда более простое объяснение.
Экзорцист качает головой. С самого начала было ясно, что Дзирелли и его помощница – всего лишь пушечное мясо; им поручают выполнять самую опасную работу — каждый день по нескольку раз заходить в клетку с голодным и злым тигром. Никакой иной пользы в них, похоже не видят, заставляя делать лишь то, что сочтёт нужным высшее начальство, и не принимая во внимание какие-либо их возражения. Вон, как главный взъелся на Дзирелли, когда тот стал ему перечить в опыте с Невинностью.
И на месте его Канда всё же подумал бы своей головой и не стал так слепо доверять начальству, если оно велит не бояться и исследовать Ноя без прикрытия экзорцистами, лишь полагаясь на Воронов. Да и вообще, вся эта ситуация ему не нравится, как бесит и то, что к его словам не прислушиваются, хотя он как раз во всём этом понимает куда больше их, хоть и не ковыряется в Ное сутками напролёт.
Пожалуй, как только закончится осмотр, он быстренько сбегает к Комуи и Левелье, прервёт их милое празднование Рождества и душу вытрясет, но заставит усилить охрану, чтобы, помимо двух Воронов снаружи у дверей, ещё двое всё время находились неотлучно внутри помещения и глаз не спускали с Тики.
— Видите, вот и причина, — итальянец поворачивает к нему улыбающееся круглое лицо. – Гангрена.
Правая рука Ноя до запястья, вернее, то, что от неё осталось, потемнела и распухла, кожа на ней неприятно поблескивает.
— Глядите, — он надавливает пальцем, и тело «подопытного» вздрагивает. – Организм ослаблен, поэтому гангрена развилась так быстро. Я же говорил… — он вздыхает, выпрямляется и машет рукой в сторону стеклянной стены. — Сеньор Росси, посмотрите на это.

Во рту ещё чуть отдаётся неприятный сладкий привкус кофе, который он успел выпить, пока высоколобые мужи исследовали кровь Ноя, и пока решали, что же предпринять в его отношении. Носатая итальянка по запарке насыпала ему в чашку три ложки сахара, но Канда на взводе осушил её одним глотком.
Они решили ампутировать руку Ноя почти до плеча. Возражения Канды по поводу усиления охраны были обсмеяны так, что он, взбеленившись, решил – пусть делают, что хотят, тем более что его самого уже почти убедили в том, что плохое самочувствие Тики связано лишь с гниющей рукой, а всё остальное – лишь совпадение. Возможно, ранение Невинностью и спровоцировало гангрену, ухудшив и без того неважное состояние подопытного. Кроме того, если он всё же побежит сейчас за дополнительным подкреплением, то кто знает, не начнёт ли Главный Псих операцию без него?
Тем не менее, экзорцист решает сам для себя, что при малейшем подозрении на какое-либо враждебное действие сразу же убьёт Тики, и никто не успеет ему помешать.
В комнату, что через стекло от Тики, собирается большая толпа хмурых невыспавшихся итальянцев, однако Росси стоит у входа с мрачным видом.
— Постойте, я хочу предупредить вас кое о чём, — говорит он, придержав Канду за локоть. — А вы проходите, — кивает он головой девушке-ассистентке и Дзирелли. – Начинайте приготовления к операции.
Взгляд ошеломлённого экзорциста цепляется за большой ампутационный нож на подносе среди остальных инструментов, который мимо него проносит высокая итальянка, следуя за своим шефом за дверь.
— Чёрт… Не смейте идти туда без меня! – кричит Канда, но Росси продолжает, не отпуская его руку:
— Прекратите и успокойтесь, Ной без сознания. Так вот, я хочу, чтобы операция прошла без эксцессов и каких-либо неприятностей, потому что оперировать будут без наркоза. Сердце может не выдержать анестезию, поэтому подопытный, возможно…
— Да пошёл ты! – вскипает Канда, вырывает руку из хватки итальянца, подскакивает к двери и распахивает её. Потому что там, наедине с Тики Микком, остались…
Он останавливается на пороге и тут же судорожно вскидывает руки, когда в его сторону летит что-то большое и круглое.
Экзорцист машинально ловит это, и между ладоней у него оказывается голова ассистентки Дзирелли: карие, чуть покрасневшие глаза смотрят тупо, почти недоумённо прямо на Канду, один из них полузакрыт, и само лицо перекошено; между зубов виден зажатый побелевший кончик языка.
Он разглядывает её лишь две секунды, прежде чем понимает, что голова отделена от туловища, и только Тики мог сделать это, а, значит, Тики…
Тики хватает этого мгновенного промедления, потому что он уже рядом с Кандой, так близко, что экзорциста обдувает порывом воздуха от стремительного движения, и Ной выкидывает вперёд руку с зажатым в ней – тем самым – большим ампутационным ножом, между бинтами мелькает серая кожа, а в глазах его сверкает весёлое жёлтое безумие.
Канда не успевает ни отпустить голову, ни крикнуть что-либо предупредительное, потому что горло наполняет тёплая булькающая жидкость, голосовые связки беспомощно болтаются, и лишь потом возникает резкая боль, и становится нечем дышать.
Приходит тьма.

URL

30.07.2011 в 18:33

Мэй_Чен

К человеку с топором обращаются на вы

Последний маленький голем, рассечённый, падает на пол, и две половинки его трепещут крылышками, словно надеются ещё подняться.
Поэтому Комуи, Левелье и все остальные, наблюдающие за разговором начальства с Тики Микком, Третьим Апостолом, Удовольствием Ноя, уже не видят, как рядом с ним, вернувшимся к трапезе, из постепенно сгущающегося воздуха возникает небольшая тёмная фигурка.
Разумеется, если бы они могли увидеть, то поняли бы, насколько бессмысленно теперь пытаться удержать Ноя.
Но голем уничтожен, и последний экран в комнате наблюдений пошёл рябью и «снегом», и Вороны пробивают защиту Врат Научного Отдела, а рядом стоят двое экзорцистов, готовые по сигналу ворваться в постепенно расширяющуюся щель в дверях.

Первое, что он слышит, когда более-менее приходит в себя — это плач.
Чей-то тихий безутешный плач раздаётся совсем рядом с ним, и это так странно, так неожиданно, что сперва Канда решает – ему это чудится. А потом – как осознание – жжение в горле, как всегда при регенерации в особо тяжёлых случаях.
Чёртов Ной, перерезал ему горло, пока он стоял и пялился на голову этой идиотки… Сам как последний идиот. Словно никогда не видел отрубленных голов, вот и получай теперь.
Чуть позже, перебрав для себя все возможные бранные слова, Канда понимает, что лежит на твёрдой поверхности, и руки его отчего-то задраны вверх над головой. Он пытается пошевелить ими, но запястья что-то держит, холодное и цепкое, царапающее кожу. Для проверки дёргает ногами – одна свободна, а другая закреплена почти намертво, он может лишь чуть-чуть двигать ей влево-вправо.
Господи Боже, Ной заковал его в свои собственные кандалы!.. Они же длинные, но он, скорее всего, укоротил цепи, обмотав их несколько раз вокруг ножек своей постели, на которой и оказывается распростёрт сейчас сам Канда в позе морской звезды.
Если бы он мог шевелить хоть одной рукой, то со всей силы хлопнул бы себя по лбу. Нельзя быть таким кретином, нельзя…
Но тут экзорцист вспоминает про плач и с трудом, потому что срастающиеся мышцы горят огнём от любого движения, поворачивает голову в сторону источника звука.
Глазам его предстаёт картина до того дикая и немыслимая, что у Канды мелькает мысль, не свихнулся ли он от ранения. Мало ли, кислород какое-то время в мозг не поступал…
В углу сидит по-турецки маленький итальянец; из зажмуренных глаз текут слёзы, а на коленях, заботливо придерживаемая, лежит отрубленная голова его помощницы. Дзирелли тихонько завывает и раскачивается из стороны в сторону в такт своим рыданиям. К большому облегчению Канды, он, похоже, невредим, хотя бы внешне.
— Эй, — сипло и еле слышно окликает экзорцист и заходится кашлем, потому что в горле ещё остались сгустки крови. Он с отвращением сплёвывает – прямо на рукав, но хрен с ним – и снова пробует.
— Эй, Дзи-кха-релли!.. Да заткнись же!.. Кха…
Итальянец замирает, затем осторожно открывает глаза и с крайним удивлением глядит на живого экзорциста. Подхватив женскую голову одной рукой, суетливо приподнимается с пола и на коленях подползает к нему.
— Вы живы? Но как?! Я же сам видел, у вас была такая рана на горле, не может быть!..
— Может, — коротко поясняет Канда. Чёрт, как же тяжело и больно говорить. – Где… Ной?
Серо-голубые глазки итальянца начинают судорожно бегать, он съёживается и трясётся мелкой нервной дрожью.
— Не знаю… Он закрыл дверь и вышел. Я слышал, как сеньор Росси сильно кричал… Наверное, ему было очень больно… Потом ещё кричали, но всего несколько раз. А теперь тихо… уже минут десять, наверное…
Поверх его головы экзорцист замечает разбитое, перепачканное кровью стекло, обычно отделяющее Тики от руководителей эксперимента.
— Мы… заперты?
Учёный кидает испуганный взгляд в сторону двери.
— Я… Нет, кажется, нет…
— Есть ключ… от этого? – Канда чуть шевелит руками.
— Нет, вы что! – испуганно шепчет маленький итальянец. – Он же придёт сейчас и накажет меня, если я вас освобожу! Вот, посмотрите – Лусия!.. – он жалобно всхлипывает и приподнимает голову девушки поближе к лицу экзорциста. – Лусия, он так быстро сделал это.
— Господи, да убери её от меня, — взрывается Канда и заходится новым приступом кашля, сквозь который ясно слышатся шаги, чёткие шаги двух человек в коридоре, всё ближе и ближе.
Учёный быстро отползает назад в угол, по-прежнему не выпуская головы своей бывшей помощницы.
Дверь распахивается, и на пороге Канда видит Тики… и невысокую темноволосую девочку в белом платье. На вид ей лет двенадцать-тринадцать, короткие чёрные волосы топорщатся, а на сером, как и всё остальное тело, лбу ясно видны семь крестообразных чёрных стигмат.

URL

30.07.2011 в 18:33

Мэй_Чен

К человеку с топором обращаются на вы

Роад Камелот. Прекрасно.
И Канда, лежащий в цепях перед двумя Ноями, чувствует себя ещё большим идиотом, чем прежде.
Тики, как ни странно, одет в коричневые мешковатые брюки, снятые, очевидно, с одного из учёных. Он вскидывает руку, защищаясь от очередного удара большим розовым зонтиком, что в руках у девочки.
— Тише-тише, Роад, я уже одет, видишь?
— Как ты мог!.. Совсем голый!..
— Девочка моя, это они отобрали у меня всю одежду, в таком виде я пробыл почти три недели, я же не виноват!.. Дикари же!.. И, пожалуйста, можно поаккуратнее, ты ведь только что обрела давно утраченного родственника!..
При этих словах девочка останавливается. Опускает руки и молча утыкается лбом в грудь своего родственника. Она совсем не обращает внимания ни на забившегося в угол учёного, ни на экзорциста. Тики нежно обнимает её.
— Всё теперь хорошо, — шепчет она. – Я заберу тебя отсюда, мы вернёмся домой…
Тики аккуратно берёт её за плечи и отстраняет от себя.
— Постой, так больше никто не придёт? Но как же… Чёрт, меня здесь разбирали на части, морили голодом, да что только не делали! Разве это не оскорбление Семьи? Где Шерил, вон, посмотри, я приготовил для него столько интересного…
— Тики, — почти шепчет Роад. – Я пришла за тобой, и я уведу тебя.
— Нет, постой, я сейчас в бешенстве, Роад, и…
— Тики, если кто-нибудь сюда придёт, то на какое-то время станет беспомощным, как был ты из-за тех странных знаков. Даже я открыла портал не отсюда, а из Ковчега. Что они смогут сделать?
— Напасть снаружи и разнести тут всё по кирпичикам, — бурчит Ной, нахмурив тонкие брови. – В конце концов, я заслужил право…
— Пока нельзя, Тики, — качает она головой. – В конце концов, ты сам виноват, что попался им так глупо.
Тики пытается что-то возразить, но Роад Камелот прижимает маленькие узкие ладошки к его щекам, приподнимается на цыпочки и целует его в губы, прерывая не произнесённые ещё слова.
Когда она отстраняется, Ной уже не кажется таким сердитым. Небрежным жестом он убирает со лба свалявшиеся волосы, машет рукой на экзорциста:
— Но хотя бы на это я имею право?
— Нет, Тики, он тоже нужен пока нам живым, — почти извиняющее говорит Роад.
— Значит, отсидел тут столько времени, терпя всё это, и теперь не могу получить сатисфакцию? Кстати, Роад, а в чём же дело, что меня не могли так долго найти?
— Тики… — голосок Роад еле слышен. – Он не мог даже предположить, что Вороны окажутся способны связать тебя своими заклинаниями. Папа думал, что ты снова ушёл куда-нибудь с друзьями-людьми… Граф тоже решил, что ты взял себе небольшой отпуск, как было раньше… Конечно, потом мы забеспокоились, искали, но ты сам дал о себе знать.
— Разумеется, — прерывает её Тики. – Конечно. На три недели, как обычно. Не обращая внимания на приказ Графа… Как будто в Ордене не снуют туда-сюда шпионы Тысячелетнего. В то, что могли не знать лишь поначалу, я ещё могу поверить, но потом… Расскажи лучше, как Граф затеял очередную игру против Ордена, и пока все боевые силы сосредоточились здесь…
— Мы – жертвенные овечки, — певуче произносит Роад. – и всех нас рано или поздно отдадут на заклание…
— Да, но мне не хотелось бы пока становиться этой самой «овечкой», — прерывает Тики, засовывая руки в карманы и вскидывая подбородок — от резкого движения спутанные чёрные пряди снова падают на его лицо. – В конце концов, он мог бы состряпать акума пятого уровня, и пусть бы возились с ним. Но Граф ведь дорожит лишь одним из апостолов, который как раз никак не доказал свою верность…
Роад обнимает его, прижимается щекой к голой груди, словно рассечённой напополам белесым шрамом, шепчет:
— Пойдём домой, Тики. Ты сам сможешь поговорить с ним.

Ной обводит вдруг потемневшим взглядом комнату. Осторожно убирает руки Роад со своих плеч.
— Заложники, получается, нам больше не нужны? – равнодушным тоном спрашивает он, и Канда только сейчас замечает, что в правой руке Тики зажат его Муген. Его Муген!..
Ной подходит к маленькому итальянцу, забившемуся в угол, становится прямо перед ним, закрывая его от экзорциста.
Канда отворачивается, но изо всех сил тянет на себя руки, пытаясь вытащить их из стальных браслетов. В конце концов, запястья Ноя шире, чем у него, и, значит, теоретически, он может освободиться, пусть и ободрав всю кожу с рук.
— Вы всё равно не сможете… — шелестит голос Дзирелли, прежде чем его заглушает шипение рассекаемого катаной воздуха.
Не сможет – что? – мелькает в голове экзорциста, когда затихает шум, и когда потрескавшийся потолок заслоняет красивое лицо Тики, закончившего с предпоследним своим мучителем.
Ной наклоняется к нему, просовывает руку под затылок Канды и приподнимает его к себе так близко, что их лбы соприкасаются.
— Я ведь не могу оставить тебя просто так, — выдыхает он.
— Тики, — нервно окликает Роад.
— Сейчас-сейчас, — отвечает он, возбуждённо дыша в лицо экзорциста. Намокшая от крови прядь касается щеки Канды, и он непроизвольно дёргает головой. Тики замечает это, с ласковой улыбкой вытирает ладонью лезвие Мугена и щедро мажет лицо и шею экзорциста ещё тёплой кровью маленького итальянца. Канде остаётся лишь вертеть головой да крепко сжимать губы, чтобы не попало в рот.
— Мне нравится, — замечает Ной, вытирая руку о штанину и любуясь своей работой.
— Тики, я слышу их, скоро они будут здесь, — напоминает Роад, переступая на месте тонкими ножками. – Пойдём быстрее.
— Сей-час, — нараспев отвечает он, снова наклоняется к экзорцисту, утыкается лицом в его волосы, шумно вдыхает. Потом переходит на его шею, снова втягивает ноздрями воздух, касаясь кожи холодным кончиком носа.
— Тики… Что ты делаешь? – растерянно спрашивает Мечта Ноя, но он лишь отмахивается.
— Подожди, я же чувствую… Этого не может быть, но я же чувствую запах…
Рука проходится по груди Канды, шарит под рубашкой, и экзорцисту кажется, что он уже второй раз за ночь сходит с ума, настолько безумны и страшны действия Ноя для него.
И лишь когда Тики начинает шарить по передним, а потом и (несмотря на всё отчаянное сопротивление Канды) задним карманам его брюк, японец понимает – его просто обыскивают.
В конце концов, рука Ноя извлекает из кармана плаща несчастную пачку сигарет. Танцующая с бубном женщина на синем фоне…
— Я же ещё неделю назад почувствовал от тебя запах табака, — торжествующе говорит Тики, потроша пачку. – Но волосы и одежда не пахнут, значит, ты сам не куришь… Постой… Неужели это было для меня, а? По моей маленькой просьбе?
Канда отворачивается, ненавидя себя сразу за всё – и за тот давнишний приступ жалости к Ною, и за дурацкий порыв, когда он взял чёртовы сигареты с перил и засунул в карман.
— Эй, мальчик, не игнорируй меня, — Тики берёт его цепкими пальцами за подбородок и поворачивает к себе лицом. – Я что просил у тебя? «Голуаз», а ты принёс мне «Житан». Ты не умеешь читать по-английски, что ли? Или вообще не умеешь читать?
— Тики, хватит уже! – Роад зло топает ножкой. – Они пробили двери, они идут сюда. Ты можешь покурить и дома!
— Не-е-ет, нет, — смеётся Тики, отпуская Канду и снова принимаясь за сигареты. Он заглядывает в пачку и присвистывает. – О, тут и спичка есть… Нет, Роад, там твой папочка будет стоять над душой, требуя, чтобы я бросил курить, да ещё, не приведи Создатель, устроят торжественную встречу, не до сигарет будет. – Он зажигает спичку, подносит к сигарете, затягивается. – Ох, как хорошо… Знаешь, самым страшным мучением тут было отсутствие курева… — слабым голосом говорит он, облокотившись о стену и прикрыв от удовольствия глаза.
Теперь и Канда слышит в наступившей тишине слабый шум, постепенно расщепляющийся на шаги, спешные, быстрые шаги множества ног. Вороны проснулись? Поздновато.
— Тики…
— Сейчас-сейчас, — речитативом повторяет он, счастливый, улыбающийся. Кидает сигарету на пол, давит каблуком, снова берёт в руку Муген, до этого прислонённый к стене, и опять подходит к Канде.
— Тики, он не сыграл пока свою роль…
— А он такой живучий, ты же знаешь, — скалится Тики. Левой рукой небрежно швыряет на живот Канде пачку сигарет. – Запомни на будущее – я не люблю «Житан». Но ты хотел мне помочь, и в благодарность я верну тебе твой ножик.
Он приставляет Муген к груди Канды почти вертикально, крепко держа рукоять обеими руками.
Правильно, отстранённо думает мечник, чтобы пробить рёбра и достать до сердца, нужно ударить с большой силой…
— Тики! – истерично взвизгивает Роад, а за спиной её уже полыхает белым Портал. – Они тут, идём!
Канда последний раз видит золотистые глаза с расширившимися от страсти зрачками.
— Спасибо, — коротко говорит, словно выплёвывает Ной, одновременно с силой нажимая на меч.
И когда кончик клинка проходит через грудь, сердце и выходит в спину, упираясь в жёсткое ложе, бывшую постель Ноя, Канда успевает подумать, что благодарность, похоже, всё же была искренней.

Когда Вороны во главе с Алленом Уолкером и Лави, учеником Книжника, врываются туда, никого из живых они уже не застают.

URL

30.07.2011 в 18:34

Мэй_Чен

К человеку с топором обращаются на вы

Эпилог
Он приходит в себя в больничной палате: грудь перевязана бинтами и адски болит, в правой руке капельница, а из коридора слышны голоса. Через полуприкрытую дверь палаты можно различить, что говорят между собой Лави, Уолкер и Матрон, причём последняя категорически запрещает двоим оболтусам навестить его. И слава Богу, думает Канда, снова проваливаясь в тяжёлое чёрное забытье.
Второй раз его сознание проясняется от шума: над ним стоят Левелье с ещё кем-то, много народу, и даже Комуи, кажется, тут есть. Они яростно спорят, стоит ли приводить экзорциста в чувство, чтобы допросить его о случившемся в Научном Отделе. Из их разговора Канда понимает, что Ной смог улизнуть через Портал Роад Камелот. Но перед этим убил всех учёных в Научном Отделе, и старший инспектор совершенно вне себя и, похоже, считает его, Канду Юу, виноватым в произошедшем.
Идите в задницу, устало думает Канда. Он мог бы рассказать им, что случилось, и кто виноват в том, что Ной оказался в Ордене. Уж точно не он, не Комуи и даже, если подумать, не Стручок, который всего лишь слепо выполнял приказ; но сейчас у него нет никакого желания разговаривать с кем-либо, и уж тем более оправдываться.
Поэтому он не открывает глаза и притворяется спящим до тех пор, пока вся дружная компания не отступает под яростным натиском Матрон, у которой тяжело раненого пациента беспокоят уже второй раз за день.
Но он всё же не один, рядом с ним слышится неровное дыхание, как если бы находящийся рядом человек долго плакал и только сейчас немного успокоился.
Холодные руки чуть сжимают его ладонь.
Линали.
Она осторожно поглаживает тыльную сторону его ладони, шепчет что-то еле слышно, сбивчиво, и Канда может различить лишь:
— Убили, Канда, убили всех… Ты живи, ты поправляйся, ты сможешь…
Хватит ныть, хочется сказать ему. Да, похоже, Ной убил всех, но они же были одержимыми, эти учёные, и, предложи им жизнь отдать за возможность поизучать Ноя, они снова согласились бы. Как там говорил Дзирелли? «Если вы думаете, что мы зря рискуем своими жизнями – это не так».
Кроме того, пусть это и свинство — думать так, но хорошо, что к исследованиям Тики не привлекли никого из команды Ривера, хоть остались в живых.
И, как итог: Ноя больше нет в Европейском Отделении, из сотрудников его никто не пострадал… Кроме Канды, разумеется, но ничего, он переживёт. Даже может достать Муген и поправиться с помощью своей Невинности ещё быстрее, пусть и потеряв при этом полгода отпущенной ему жизни. Так что всё закончилось не так уж и плохо, и обошлось, можно сказать, малой кровь.
Канда не знает, что ничего ещё не закончилось.

А потом он засыпает по-настоящему, и ему снится очередной бредовый сон.
Нет, как раз совсем не бредовый. В этом сне куда больше смысла, чем во всём, что происходило в чёртовом Чёрном Ордене за последнее время.
Ему снится терраса, покрытая снегом, та самая, на которой он так любит бывать, дыша свежим воздухом и проводя в порядок мысли. Вокруг полная темнота, и Канде кажется, что он совершенно один, пока совсем рядом с ним не раздаётся лёгкое покашливание.
Тики стоит совсем рядом, облокотившись о перила, и даже удивительно, что он не заметил сразу рыжеватый огонёк его сигареты. Ной одет легко, в белую рубашку и столь любимые им узкие чёрные штаны, но его, кажется, совершенно не смущает падающий на плечи снег. Похоже, что он не замечает ничего происходящего вокруг, поглощённый процессом курения. Глаза, в темноте поблескивающие желтым, бездумно смотрят перед собой.
Канда невольно следит за его взглядом, пытается отыскать привычные огни далёкого города, но вокруг открытой площадки лишь кромешная тьма.
Он смотрит назад, на здание, откуда сочится неяркий красноватый свет, где мелькают причудливые чёрные тени меж окон. Если подумать, в главном зале сейчас должны отмечать Рождество, пусть скромно и траурно, дабы не оскорблять память убитых Тики Микком. Скрыть Ноя от большей части сотрудников у Ордена получилось, но тайно вынести тела погибших, как и отмыть все стены Научного Отдела от крови силами небольшого отряда Воронов не получится.
Экзорцист, привлечённый странными тёмными силуэтами, смехом и причудливой музыкой, подходит к двери и берётся за ручку.
— Стой! – тут же слышится повелительный голос Ноя. – Уверяю, тебе лучше поискать иной выход отсюда, чем через зал. Туда тебе пока ещё рано.
Канда бросает на него злой взгляд, отворачивается, тянет на себя дверь, но останавливается, разглядев, что происходит внутри. Увиденное так шокирует его, что он пятится назад, пока не чувствует спиной перила.
— Кроме того, я ещё не получил от тебя то, чего бы мне хотелось, так что останься пока здесь, будь добр, — добавляет Тики.
— Что там, чёрт возьми? – потрясённо спрашивает Канда, не отрывая взгляда от красных окон.
— Христиане называют это Чистилищем, — замечает Ной. – Можешь воспринимать как перевалочный пункт перед отбытием в мир иной. Хотя ты же не веришь в рай и ад, верно?
Немного оправившись, Канда бросает подозрительный взгляд на Тики и отдвигается чуть дальше, готовый в любой момент отразить возможное нападение. Только Ной, похоже, настроен благодушно.
— Успокойся, экзорцист, здесь нейтральная территория, где нет твоей Невинности, и молчит моя кровь Ноя. Я всего лишь хочу поговорить, узнать у тебя кое-что, хорошо?
— Пошёл ты…
— А-а-а-а, — улыбается Тики, затягиваясь душным и тёплым табачным дымом, — неужели ты сердишься, что я убил этих двоих, высокую девицу и очкастого толстячка, которые вместе с тобой сделали мне столько приятного?
Канда не может оторвать взгляда от окон, и ему кажется, нет, он действительно видит их: искажённые, изломанные силуэты людей, стоящих по ту сторону, прижавшихся к стеклу и наблюдающих за ним жадными мёртвыми глазами. Его тоже убили, и он не виноват, что сейчас снова жив, но им не легче, и они утащили бы его к себе, выдайся такая возможность…
— Ты ведь был убеждён, что сможешь предотвратить это, верно? – смеётся Тики прямо в его ухо, обдавая запахом табака и ещё чего-то резкого, острого, тяжёлого. – Раз ты уже пережил один раз подобное, то сумеешь остановить меня и спасти людей? Как смело и как самонадеянно.
— Я мог бы. Я убил бы тебя ещё раньше, если бы мне не помешали, — парирует Канда, отодвигаясь от него.
— Вот совпадение, а я ведь тоже с удовольствием убил бы тебя, но Роад, моя девочка, запретила. – Ной, довольный своим ответом, снова тихо смеётся, затягивается в последний раз и кидает вниз, через перила, окурок. – Ладно, к делу, — серьёзным тоном произносит он. – Чёрт, я бы всё же предпочёл малыша или того молодого Книжника, они более интересные собеседники… Но раз уж мы сейчас здесь вдвоём, то я спрошу у тебя…
— Это из-за Стручка, из-за его Невинности ты смог вызвать в себе Ноя? – перебивает Канда. В самом деле, раз уж есть возможность, отчего бы не спросить самому. – Он ранил тебя, и Ной внутри взбесился и смог преодолеть защиту Воронов, так ведь было?
— Именно, — кивает Тики с улыбкой. – Хотя я и сам постепенно учился преодолевать защиту, но малыш здорово мне помог. Я до последнего сдерживал в себе Ноя, а когда подкараулил подходящий момент дал волю.Ты предупреждал их, и знал, что такое могло случиться. Если подумать, ты смог бы предотвратить это, но позволил убедить себя, что люди, в глаза не видевшие до этого Ноев, знают о них куда больше, чем ты. Так что вина в их смерти лежит на тебе. А я благодаря этому смог лишить Орден его лучших учёных как раз в тот момент, когда вы утратили бдительность.
— Так всё было задумано…
— Нет, конечно, я бы не стал по доброй воле проходить через подобное, — брюзгливо отвечает Ной. – Однако всё прошло очень славно. Кроме того, вы так увлеклись копанием в моём теле, что пропустили кое-что куда более важное. Тебе не рассказали, что случилось с вашими отделениями в Океании и Азии? Не хотят тебя пока беспокоить, я полагаю… Нет, изначально так не задумывалось, но Создатель обладает чудесным даром оборачивать обстоятельства в свою пользу. И вы убедились, что, когда всё идёт вроде бы как надо, и у вас появляется перевес в силе – то оборачивается это очередным крахом. Так и будет дальше, пока мы не наиграемся и не решим, что пора покончить с вами одним ударом.
— Неправда, — хрипло отвечает Канда. – Теперь мы как раз поняли, что и на вас можно найти управу. Что вы тоже можете быть беспомощными, слабыми настолько, что хоть на части режь, и прикончить вас очень легко. Ты ведь так и не отомстил, ты убил их всех быстро, без мучений, а до этого они над тобой издевались двадцать дней, так что вы не квиты.
Красивое лицо его врага на мгновение перекашивает от злости, затем он справляется с собой и сухо говорит:
— Спорить можно долго, а с тобой так совсем невозможно – ты просто не поймёшь, о чём вообще идёт речь... Поэтому я быстро спрошу кое-что и отпущу тебя. Скажи, экзорцист… Ты чувствуешь Бога?

URL

30.07.2011 в 18:34

Мэй_Чен

К человеку с топором обращаются на вы

— Как это? – удивляется неожиданному вопросу Канда.
— Понятно. Бог, во имя которого ты проливаешь свою кровь, ни разу не удостоил тебя не то, что личной аудиенцией, но даже ощущением своего присутствия?
— Кровь я лью по большей части вашу, — огрызается экзорцист. – А чувствую лишь то, что мне нужно.
Тики смеётся, хитро поглядывает на Канду; свесившийся на глаза чёрный локон придаёт ему игривый вид.
— Скажи, а закурить у тебя есть? Может, ты мне снова сигареты принёс, а? Я уже и на «Житан» согласен, Шерил обнаружил все мои заначки…
— Нету, — бурчит Канда, которому уже надоедает странный разговор с Ноем. – И в тот раз были… не тебе.
— Нет? – весело переспрашивает Ной. – А если я поищу? – Он делает рукой движение, словно проводя ею по телу экзорциста, и тот против воли вспоминает холодные наглые прикосновения Тики перед тем, как Ной отыскал-таки сигареты. Его передёргивает.
— Ладно-ладно, потерплю немного без курева, терпел же эти недели. Но ты меня разочаровал, да… Это я не про сигареты, — поясняет он с улыбкой, довольный видом взбешённого врага. – Потому что я его чувствую, вашего Бога. – Он замолкает и какое-то время лишь безмолвно смотрит на падающий снег.
— И… как это? – не выдерживает Канда.
— Чувствовать Бога? Как бы тебе объяснить… Давит, — коротко характеризует Тики, но потом, ещё помолчав, поясняет более подробно. – Чувствуешь его враждебную волю, его недовольство тем, что ты вообще существуешь, что ты на стороне врага. Потому что когда-то мы были с ним… И, наверное, нам не понравилось, раз мы перешли к Графу. – Он смеётся. – Не помню, давно это было. Забавно, но до Пробуждения я был довольно набожным, но не чувствовал его совсем, и он никогда не отвечал. А когда стал Ноем – его злость навалилась, как камень. Она очень раздражает… Как чесотка, что ли. Однако она и даёт силы в борьбе с вами. Потому что, когда этот мир станет нашим, когда мы низвергнем его – вот тогда оно уйдёт, и я навсегда избавлюсь от этой тяжести в душе…
— С ней ты и помрёшь, — подаёт голос Канда, до этого момента удивлённо выслушивающий откровения Ноя. – Потому что я убью тебя раньше.
— Или я – тебя, — со слабой улыбкой парирует Тики. – Ладно, теперь всё более-менее понятно. Жаль, жаль, мне хотелось бы, так сказать, сравнить ощущения… Но если всё обстоит таким образом… А ты иди, пожалуй,— произносит он вдруг резко и довольно ощутимо толкает экзорциста в грудь.
Канда ощущает, как его тянет прочь, уносит куда-то далеко от темноты, красных окон и заснеженной террасы. Он противится, он желает ещё кое-что сказать Ною, хотя, похоже, разговор действительно не имеет смысла продолжать… Хочет заглянуть в окна, потому что там, может быть, мелькнут лица маленького итальянца и его бессменной помощницы, погибших глупо, нелепо, умерших по его вине, как ни крути; а, может, Дейся будет там, или ещё кто-нибудь из мёртвых уже, но по-прежнему важных и значимых для него людей…
Но его уводит назад, в больничную палату, залитую серым киселём вечерних сумерек, где на тумбочке рядом с кроватью громоздятся коробки с ненужными подарками, а Линали, сидящая с ногами в кресле рядом с его кроватью, сонно гладит его по волосам… Где не отмыты от крови ещё стены лабораторий, а в холодном подвале на жестяных подносах лежат, накрытые простынями, изрезанные его Мугеном тела; где Комуи, сам еле живой от перманентной усталости, рапортует Центру о преждевременном окончании эксперимента «Ной»; а инспектор Говард Линк, бледный и сосредоточенный, пишет отчёт о происшествии в Научном Отделе Европейского Отделения, под диктовку Левелье перечисляя имена погибших… Где Стручок, свернувшийся клубочком на своей кровати, спит, положив белую голову на мокрую от слёз подушку – он бодрствовал больше суток, и забылся лишь к ночи; но во сне он видит всё тех же искалеченных мёртвых людей, и тело Канды с окровавленным лицом и торчащей между рёбер катаной, и прощальную улыбку Ноя...
Вот поэтому Канда Юу и не желает снова возвращаться в свой реальный мир, цепляясь за остатки грёз; они зыбкие, непрочные, но дают временное приятное забытье; только они тают, и лишь где-то вдали всё ещё мерцает светлое пятно заснеженной террасы с красноватыми отсветами окон. Мерцает всё слабее, медленно удаляясь прочь, растворяясь в темноте и тишине больничной палаты, последний раз вспыхивает где-то на краю его сознания, словно огонёк сигареты...
И гаснет навсегда.

URL


Запомнить

SORANO REN